При желании она могла бы включить метки, обозначающие корабли капитанов-хартистов в представленных областях. Роспись играла роль чего-то среднего между стратегической картой и произведением искусства, но спикеру всегда больше нравилось второе. В свое время Тулл подолгу разглядывала фрески, выискивая в их бездонных глубинах солнца тех систем, которые ей довелось посетить. Благодаря такой медитации Юскина избавлялась от груза дневных забот и сосредотачивалась на своем «я», напоминая себе, что она — повелительница независимых торговых флотилий Импернума.

Теперь вид картин вызывал у нее только стыд, а во тьме между искорками далеких звезд таился ненасытный ужас. И все же Тулл не могла отвести глаза.

Ночи напролет она слышала вопли умирающих людей, раздавленных на поверхности штурмовой луны. Сама Юскина не высаживалась там, но представляла, как все произошло. Днем перед ее мысленным взором мелькали окровавленные лица и ревущие орки. Прежде спикер участвовала в большой имперской политике как не самый крупный, но энергичный игрок. Все изменилось: Тулл отупела от страха.

Она подавила всхлип.

— Тише, госпожа, спокойнее, не шевелитесь, — попросила Анастая, проведя щеткой по ее волосам. — Мы уже почти закончили. Я делаю вам больно?

Юскина хотела ответить, но скорбь мешала ей говорить, и она молча покачала головой.

— Тогда отбросьте все заботы.

«Тсс-тсс, тише-тише», — зашептала щетка.

— Я сотворила нечто чудовищное, — тихо произнесла Тулл.

— Тихо, тихо. Не забивайте себе голову.

— Я не могу спать.

— Бремя власти поистине тяжело, — заметила старуха.

По щекам Юскины потекли обильные слезы.

— Я не справилась с моими обязанностями. Переоценила себя. Опозорила мою организацию и погубила миллионы жизней. Из-за меня орки смеялись над нами, и та жуткая морда на орбите...

Закрыв лицо руками, Тулл расплакалась.

Анастая положила щетку на туалетный столик. Подойдя к госпоже спереди, она нежно взяла Юскину за запястья и отвела ее ладони в стороны.

— Не печальтесь, у вас есть много такого, ради чего стоит жить. Вы оправитесь. Вы сильная и красивая.

— Сейчас — нет, — улыбнулась сквозь слезы Тулл.

— Зато вы не старуха, как я. Лучше всего вечно оставаться прекрасной.

— Это невозможно.

— Тогда наслаждайтесь миловидностью сейчас, пока она не угасла. Пройдут годы, и вы станете дряхлой и морщинистой наподобие меня. — Анастая осторожно повернула Юскину к зеркалу на трюмо. — Глядите, какие чудесные волосы, не седые. Безупречная кожа и черты лица.

Тулл посмотрела на их отражения. Контраст между госпожой и служанкой оказался разительным, даже пугающим. Спикер вообразила, как ее внешность станет настолько же отталкивающей: скорее всего, она уже была намного старше Анастаи, и рано или поздно антигеронтические препараты и омолаживающие процедуры прекратят действовать.

— Вы знали, что мой отец был летописцем? — спросила служанка.

— Нет, не знала.

— Он увлекался древней историей. По-настоящему древней: первое и второе тысячелетия, цивилизации Рима и Нихон [6] . Вы слышали, что в те давние времена воины или чиновники убивали себя, если терпели неудачу? Брали ружье, меч, яд или бритву и просто кончали с собой. Я всегда считала их очень храбрыми людьми — иначе они не решились бы смыть позор такой жертвой.

— Да, именно так.

Спикер невольно посмотрела на один из ящиков трюмо. Там лежал ее пистолет, который Юскина в последний раз носила много лет назад, когда еще командовала кораблем. Ящичек был чуть выдвинут, хотя она не помнила, что заглядывала туда. Тулл давно уже не доставала оружие.

— Моя госпожа, — сказала Анастая, взяв ее за плечи, — нет ничего лучше, чем проявлять силу, признавать свои ошибки и исправлять их. Принимать вызов, который бросает нам бесчестье, и показывать себя во всей красе.

— Но я не сильна, — возразила Юскина. — Раньше была, а теперь — нет.

Она положила ладонь поверх теплой и мягкой руки служанки.

— Тогда наберитесь храбрости, — посоветовала старуха, сжимая пальцы Тулл. — Я наполню вам ванну, моя госпожа.

— Спасибо. Ты всегда превосходно заботилась обо мне.

Анастая ушла, оставив Юскину в одиночестве под изменчивым гололитовым небом.

Ранее лорд-жиллиман Тейн прямо обвинил ее в некомпетентности. Перед началом Народного крестового похода Тулл верила в Императора и рассчитывала, что Он поможет ей. Этого не случилось. Месринг вообще не веровал, что однажды привело Юскину в отчаяние. Максимус не исповедовал Имперское Кредо, а все Адептус Астартес выглядели как мерзкие пародии на людей, но... их создал сам Повелитель Человечества.

Как же глупо она вела себя. Разумеется, Тейн прав, ведь он ближе к Императору, чем когда-либо сможет оказаться Тулл. Боги не помогут им — человечество должно справляться само. Когда Юскина думала, что верит, в действительности она вела себя как ребенок, уверенный в непогрешимости родителей.

Спикер взглянула на тот самый ящичек, думая о своей наивности и безрассудстве. Тулл больше нечего было предложить людям. Возможно, ей еще хватит сил для отважного поступка.

Ящик выдвинулся легко. Там, в идеально подходящем углублении, лежало оружие Юскины. Ничего необычного — простой лазпистолет, но исключительно ценный для нее. Подарок отца в память о том, как она впервые приняла управление звездолетом. Разумеется, дорогая вещица, украшенная витыми узорами гравировки из переливчатого золота.

Тулл коснулась оружия дрожащими пальцами. «Бесчестье», — так сказала Анастая.

Она вынула пистолет из ящичка. Ощущение тяжести в руке и гладкость рукояти из розового дерева пробудили в Юскине воспоминания — по большей части хорошие, о славных моментах жизни. Но на их фоне нынешний стыд чувствовался еще острее.

Включив оружие, спикер увидела, как красный индикатор заряда постепенно зеленеет. Забавно: хотя отец всегда покупал самое лучшее, Тулл полагала, что батарея успела сесть за годы бездействия.

Ее лазпистолет сразил многих преступников. Взбунтовавшиеся члены экипажа, пираты, ксеносы-налетчики... Что ему еще одна жизнь?

Холодный дульный срез прижался к виску. Юскина надеялась, что Анастая не услышит выстрел из-за шума льющейся воды, и тело обнаружит кто-нибудь другой. Из всех людей она только служанку могла назвать подругой.

На потолке сдвинулись звезды, и Тулл в последний раз полюбовалась их красотой. Улыбнувшись, она нажала на спуск.

Кости черепа приглушили треск разряда.

Дальше по коридору, в аблюториуме, никто не закрывал краны, пока ванна не переполнилась и вода с лепестками цветов не потекла на пол.

Выполнив задание, Анастая вернулась в свой храм.

Башня Осени ничем не выделялась среди других терранских шпилей. Когда-то она служила бастионом, но тысячу лет назад, при перестройке города, потерялась в когорте новых зданий. Иное применение ей не искали, поскольку сочли священным местом, и твердыня превратилась в пыльный монумент Осаде Дворца.

Авель Верро мрачно смотрел в одну из ее бойниц. Цитадель стояла неподалеку от Противосолонь-башни, на вершине которой находился Церебриум.

— Отойди от окна, — сказал Ланьсан.

— Меня никто не заметит.

— Мне это не нравится. Напрасно ты туда уставился. Говорят, Ваигорич устроил внутри личное логово — прячется в нем, думая, что скрылся от слежки, и так уже некоторое время. Готов поспорить, там полно модулей вид-захвата и подслушивающих устройств.

— Вероятно. Почти наверняка, — произнес лорд-милитант. — А какая разница? Ты туда вообще заходил?

— Нет. Вот Месринг, думаю, пользовался залом. По-твоему, я настолько глуп?

— Мы все сглупили, позволив змею заползти в нашу компанию, — ответил Авель. — Еще до того, как его приняли в Верховные Двенадцать, он сидел среди нас, будто равный. Вечно издевался над нами и понукал.

— Сложно представить, чтобы мы дали такие же права Розаринду, Мендему, Гардиману или еще кому-нибудь из маловажных Верховных лордов.